Меж тем из глубины седой тайги
Шла женщина, не ведая усталость.
Неслышны были ее легкие шаги.
В глазах – плясали черти, в сердце – радость.

Был за спиной ее могучий лук.
А на бедре топор висел наточен.
Стреляла влет, без всяких там потуг.
Был мир пред ней непокоренный прочен.

О, эти карие глаза и шевелюра львицы!
Ее полюбишь – на века. Но как ее добиться?!

Напрасно с северных морей надменный светлый воин
Женился, все-таки, на ней… Остался недоволен.

Она ушла, как корабли, уходят в шторм и бурю.
Лишь взяв с собою украшенье - нить жемчуга витую.

Не обернувшись, не простив обиды,
Она ушла, лишь написав: «Мы квиты».

А там, где вишня по весне цветет,
Где бьются настоящие мужчины.
Катана царствует,. Звеня в бою, поет.
А коль поет – на это есть причины.

В том удивительном нехоженом краю,
Где грудь реки вспороли остры скалы,
Жил воин, приручающий Змею.
Чья шкура шла в оплетку опахала.

Катана – продолжение руки.
Душа у воина в мече жила как птица.
На поясе ж всегда были клинки
Которыми он ювелирно бился.

Священен кодекс чести был и свят.
Но был нарушен он, увы, однажды.
Был предан и разрушен дивный град,
В котором воин жил в период тяжбы.

Затеяли нелепый глупый спор
Два брата-близнеца – правители земли.
Один из них был на расправу скор.
И злоба, споры, зависть – к разрухе привели.

И бедный люд из города ушел
И воин наш, лишь меч с собою взяв,
Уйти в другие страны предпочел,
Словам тирана на свой счет не вняв.

И много было перед ним дорог.
И честь свою не раз он защищал.
Молчать пред хамством, ханжеством – не мог.
Ведь мастерство его – на острие меча.

В драгунском полку, на заре того века,
Который серебряным искренне звали,
Любимец фортуны и дамский угодник,
Не раз на войне получал он медали.

Лихач и повеса, игрок и романтик –
В бою не найти ему равных и ныне.
Он бился в бою словно горец, фанатик.
И лошадь под ним умирала вся в мыле.

Он был очень знатен. Принять его в доме,
Считалось везде за великую честь.
И сам государь, услыхав о приходе,
Делам мог беседу лишь с ним предпочесть.

Банкеты, рауты, балы и вечера,
Мамаши, что женить его пытались.
Все это с ночи поздней до утра…
«Какой любовник он!» - все по углам шептались.

Но все проходит. И приелось все –
И место теплое, и дамские объятья,
И слезы женские, и скомкано белье,
И в спину безнадежные проклятья.

Прием у государя. Удивленные глаза.
- Как, ты решил меня покинуть?
Но почему? Зачем? Ведь так нельзя!
Вы забываетесь! Позволить Вам так просто сгинуть?!

- Я Вас женю, быть может это охладит Ваш глупый пыл, -
Гнев государя был непоправим.
- А коль меня ослушаться решите,
Себя навеки Вы в изгнании сгноите!

- Мой государь, я предан Вам всегда.
Но я хочу увидеть мир. На долгие года
Уехать я хочу. Прошу лишь позволенья.
А коли нет, тогда – приму я и гоненья.

И гнев сменился у царя на милость.
Ну, слава Богу, наконец, все это разрешилось.
Наш бравый офицер, уехал вникуда.
Россию он покинул на долгие года.

Презрев уроки мудрости и сан,
Одев костюм тореодора,
Быка отправив жить на Небеса,
Ты от него не получил укора.

Испанский гранд –
Мужчина с гордым взглядом.
Любовь его – как яд –
Но счастье – быть с ним рядом!

Была знатна его семья.
Но он, как младший сын,
Семьи условности храня
В ученье отдан был.

Отдав ученьям много лет,
Однажды он узнал,
Что кров его сгорел дотла.
Он сиротою стал.

Земля, что прежде во владении была его семьи,
Вдруг стала призрачным виденьем, ушедшим за долги.

На ту пору был бой быков в Севильи.
- Что мне терять, кроме оков?! О, женские мантильи!

И вот, с самой Судьбой сыграв,
Он показал семейный нрав.
Быку не посчастливилось, увы.
А наш идальго поразил умы.

И так из боя в бой, в чужие города,
С полупустой сумой, в ней фляга да еда.
Шел по дорогам он, и презирая смерть,
Испытывал Судьбу, как землекопы твердь.

Он, словно Ветер – был неуловим.
Он по земле бродил. Он был любим.
Кто он – бродяга? Или просто странник?
А может он самой Судьбы изгнанник?

Он шел Дорогой разных судеб.
Что было позади?
О том рассказывать не буду.
Что будет впереди?

Пришел сюда из ниоткуда,
Ни друга, ни семьи.
Ни, даже, старого верблюда,
И ноги все в пыли.

Но, где бы он не появлялся,
Всегда царил закон:
Сколь мог – он с подлостью сражался,
Смеясь над дураком.

Надменность, глупость и богатство,
Он наказать был рад.
Простому люду помогал,
Не требуя наград.

Он с Насреддином плов вкушал,
С Хайямом пил вино.
Что с ним случится впереди,
Не думал он давно.

Он просто сеял доброту
Везде: в пыли дорог,
В жару и в холод, в дождь и снег,
Согрелся ль он, продрог…

Он шел неведомо куда.
Пред ним - огромный путь.
Никто не мог его заставить
Спины своей согнуть.

Дорога, будь ему легка,
Веди его вперед.
И пусть свирепая река
Ему покажет брод.

Посреди дороги
Он кого-то встретил.
Раз – и нет чулочков.
Что?! Какие дети?!

Бровь слегка нахмуря,
С похмелюги страшной.
К девушке проезжей
Подкатил он с кражей.

Девушку обчистив,
Мило улыбнувшись,
Просвистел мотивчик,
И….Присел согнувшись.

Кто же мог подумать,
Что под длинной юбкой
Прячутся коленки
С тяжеленной сумкой.

Впредь тебе наука –
Залезай под юбку.
А не то завоешь,
Проклиная, суку!

Таковы все будни
Разбойника с дороги.
Коль мозги имеешь –
Уноси-ка ноги.

Ах… Лесные будни…
Нет конца и края.
Надоела парню,
Жизня вот такая.

Наплевав на дело,
Что его кормило,
Странствовать пошел,
Удивляясь миру.

По дороге встретив
Парня с ятаганом,
Берите в руки ноги –
Помирать вам рано.

Камзол эпохи Ренессанса, расшитый серебром.
Сервиз кофейный из фаянса - да, это все о нем.

Он - воин, щеголь, и угодник дам.
Но отдает он предпочтение клинкам.

Он любит горы, дивный запах трав.
В бою он выясняет - прав или не прав.

Но иногда, в рассветный тихий час
Он одевает килт, что средь вещей припас.

И вспоминает то, что дорого ему:
Ущелье, отчий дом и вечную нужду.

О, сколько лет прошло с той призрачной поры.
Он позабыл давно, зачем ушел в миры.

Ответ же был так прост - там, в глубине души,
Он помнил черный день и чей-то крик: "Спеши"!

Спаленные дома. Отцовский сломан меч.
И он... Один из всех, кто выжил в эту сечь.

С тех пор он не бывал в любимом хладе гор.
Везде он воевал. Клинок его остер.

Манерам обучившись, собой он затмевал
Столичных кавалеров, и поражал всех дам.

Девицы падки были на ласковую речь.
Они его манили... Ну... Как тут пренебречь?

Возлюбленный и воин. Картежник и хитрец.
Ты стал таким невольно. Не прогадал Творец.

Все началось когда-то в чистом поле.
У ног коня ее лежало тело.
А он, склонившись перед ней в поклоне,
Ногтями взрезал грудь свою умело.

Он стрелы вынимал из тела той,
Что предана была ему безмерно,
Что встала перед тысячной Ордой,
И, в стрелах видя смерть, она - ЗАПЕЛА!

Ей мужества урок преподан был.
И Хан, отправив женщину на смерть,
Сам умирал от стрел с той, что любил,
С той, что пред ликом смерти стала петь.

Он сам избрал ту тысячу людей,
Что лук подняв, могли пустить стрелу.
Всех воинов считал он за детей.
Но знать хотел, преступит кто черту.

Кто ужаснулся, и, не вняв приказу,
Лук опустил, не поднимая глаз.
Был истреблен. Одной хватило фразы.
Для многих стал последним этот час.

Но те, кто лук подняв, пустил стрелу,
Без осуждений выполнив приказ,
Убив в секунды женскую мечту,
Создали для него Орды каркас.

Не знал он больше ласки и любви,
И, сердце заморозив, просто жил.
Наложницы восполнить не смогли
Потерю той, которую убил.

Он побеждал других из года в год.
И люд его "кровавым" окрестил.
Его боялся собственный народ.
И страх он пред смертью позабыл.

Но время шло - война, завоеванья,
Проклятья в спину, женские стенанья...
Пресытившись, ушел бродить по свету.
И на вопрос: "Сколь прав я был?" - искать ответа.

Когда лишь только зарождался мир.
Когда борьба со злом была лишь мифом,
В Саду, где зрели яблоки, Сатир
От скуки заплывал тихонько жиром.

Но кто-то высоко на Небесах,
Увы, прервав его уединенье,
Придумал план, как водится, в стихпах.
В них выразив мечты своей стремленье.

Сначала в сад явили мужика,
Смотрел он изумленными глазами
На Небосвод... И горькая слеза...
Стекла уныло... (Это между нами)

Все ж знают, что мужчины, все ж не плачут.
Но... Сказ есть сказ. Тут может быть иначе.

Наш друг Сатир компании был рад.
Повел он мужика немедленно вглубь Сада.
И, видя изумленный парня взгляд,
предупредил, что яблок жрать не надо.

Мол, будет золотуха и понос.
Да и с Небес получит он разнос.

Взяв на заметку, что сказал Сатир,
Наш новорожденный решил набраться сил.
Ему в том наш абориген помог,
Завесив юбочкой из трав все парню между ног.

Прошел так месяц или два...
Болит у парня голова.
Ведь хуй-то вырос. Хочется сношать!
Но не Сатира же, поймите вы, ебать!

И, сжалившись над парнем, среди ночи,
Дарована была ему девица.
И, предоставив деву перед очи,
Глас с Неба возвестил, что может он жениться.

Но лишь одно условие озвучил,
Кряхтя и охая (радикулит замучил):
«Что б яблоки в Саду не смели рвать!
Нагадите – вам Рая не видать!»

Так появились Ева и Адам.
Но за правдивость этой сказки я и рубля не дам.

А между тем, обиженный Сатир,
Покинул втихаря молодоженов пир.
И, затая обиду, углубившись в Сад,
Извлек из тайника древнейший в мире яд.

То концентрат из любопытства был.
Давным-давно его, шутя, Сатир сварил.
Но кто же знал, что средство пригодится,
Когда товарищ-друг и брат решит-таки, жениться!

Его осталось только применить.
А, значит, надо молодых стравить.
Хотя… Неверно было принято решенье.
Обставить надо это так, чтоб причинить мученье.

Что говорить, историю все знают.
Съесть яблоко девицу соблазнив,
Сатир, смотря, как их из Рая выгоняют,
С ухмылкой гнусной, напевал мотив.

Но безнаказанным он тоже не остался.
Ведь в Небесах не лаптем тоже шиты.
На грешнице-Земле он оказался
Без денег, покровителя, защиты.

И по сей день слоняется по свету,
Нигде ему, увы, приюта нету.

Из глубины веков далеких
Легенда долетела к нам
О девах дивных, яснооких,
Творивших меж людей бедлам.

Они царили, правя миром.
И страх неведом был для них.
Войну заканчивали пиром,
Как правило, все ж на двоих.

С тех давних пор до нас дошли сказанья
О Певчей птице, деве Мирозданья.

Когда-то в древности глубокой
Великий Бог влюбился в деву.
Был покорен он ясноокой.
Не знал, что любит королеву.

Но королев удел суровый,
Был властен. И должна была
Супружества одеть оковы,
А не влюбленности крыла.

И все ж она любила Бога.
Хоть знала, с ним уж ей не быть.
Начертана ее Дорога.
Ну как Судьбу перехитрить?!

Вот слышен звон колоколов,
И свадьбы пир гремит над миром.
А Бог не может снять оков,
Одетых на него Сатиром.

Но пред любовью нет преград!
И, разорвав Судьбы оковы,
Наш Бог вошел в тот дивный град,
Где песни о Любви – не новы.

Бродячих музыкантов круг
Стал для него родным и милым.
Ведь им знаком любви недуг,
Хоть кажется он, все ж, постылым.

Наш Бог вошел на свадьбы пир.
Но взор его был полон боли.
Ведь та, которую любил,
Была покорна царской доле.

Сквозь слезы милое лицо
Она, увидев, улыбнулась.
Надежда, как любви словцо,
В ней робкой птицею проснулась.

И вот дары несут к подножью трона.
И ласковые милые глаза,
В которых есть любовь и нет укора,
Сияют… Вот и радости слеза.

В ларце, стоявшем у подножья трона,
Лежали два крыла и царская корона.
То – выбор был, и выбор – непростой.
Ведь Счастье Разуму приходится сестрой.

И Счастья светлый лик раскрыл свои объятья,
Когда, примерив два крыла, она взлетела над землей,
И лишь Любовь смягчила гнев проклятья,
Навеки сделав Птицей деву, не змеей.

О, сколько их, тех, любящих и верных,
Расправив крылья, парят в Небесах?!
О них слагают песни в книгах ценных.
Поют о них с слезами на глазах.

А Бог, увидев деву в Поднебесье,
Заплакал, душу всю отдав любовной песне.
Проклятье обратить, увы, но он не мог.
Ведь он – не Бог Любви, а войн и гнева Бог.

И дал он девушке последний, страшный дар:
Лишь по ночам могла снять оперенье.
И, выпив волшебства нектар,
Ночь превращала во мгновенье.

В руках был грозен меч у девы той.
Он богом дан был ей. А, значит, дан Судьбой.
Война, сраженья, страсть, гореть до тла,
Уничтожая все нападки зла…

Ну а потом – любовной страсти час.
Да, странен, хоть правдив, об этой деве сказ.

Днем – птица, ночью – девица-краса.
Зеленые, прям, ведьмины, глаза.
Она – как Феникс – не горит в огне.
Не понаслышке то известно мне.

Я – только менестрель. Пою о том, что знаю.
Но вы дослушайте рассказ. О том лишь заклинаю.

С тех самых пор, когда на свадебном пиру,
Девица стала птицею навеки,
Мир превратился в черную дыру,
В которой все смешалось для потехи.

И Птица в Поднебесьи ищет Бога.
Нелегкая, увы, это дорога.
А Бог, став смертным, чтоб найти девицу,
Стал воином великим. Ведь он умеет биться.

Так в Небесах звенит и по сей день
Трель о Любви, Разлуке и Удаче.
Хранит от зла влюбленных леса тень.
Любовь хранит их. Это – много значит.

Среди зимы, в заснеженном лесу,
Там, где тропинки не видны под снегом,
Морозко девушек хватает за косу,
И вьюга развлекается забегом.

Средь ночи был зажжен в лесу костер.
И грелись у него - не месяцы из сказки.
Вот Доктор Павлов с Пескою своей,
С Зимой Желановной - укрылись от огласки.

Вот Таракан, на Зимушку глядя,
Кусок вепрятины ей предложил учтиво.
Она ж, смутилась, и, улыбкою пленя,
Взяла предложенное, подмигнув игриво.

И Птичка с Ханом грелись у огня.
Они молчали, говоря глазами.
Хан обнял Птичку, ласкою пленя.
Ее ж глаза наполнились слезами.

То слезы счастья были! Не беды!
Их жизнь соединила, благословив труды.

Меж тем, Товарищ Бендер и Олег,
Кляня морозы, разгребали снег.
А Выдра, выпив спирта втихоря,
Рубил дрова, всех матеря зазря.

А Aspeed с Segamega поддерживал огонь.
И, жаря куски мяса, всем говорил: "Не тронь!
Поджарится - всем хватит. Сырое есть - нельзя!
Питаться сырым мясом - лишь дикарей стезя!"

Взвивается над лесом клокочущее пламя.
И чарки поднимаем мы за тех, кто уж не с нами.
В далекой деревушке, где слава правит балом,
Остался наш Shadows под свадьбы покрывалом.

Вкус свадьбы предпочел он стихии битв и войн.
Теперь ему по вкусу лишь семьянина роль.

Пожалуй, кто-то спросит: "Что здесь их собрало?"
Ответить просто, право.- Взбесившееся зло!
Из разных частей света, из временных потоков,
Они собрались вместе, затмив былых пророков.

Что - наша цель - сраженья!
Что - наша жизнь - игра!
О нас слагает песни
Земная детвора.